Неизвестное и опасное чудо. Творчество Андрея Платонова

Неизвестное и опасное чудо. Творчество Андрея Платонова

Сообщение Елена Тростникова » 30.05.2006 10:57

Эта статья была написана по заказу "Русского дома" и публиковалась в нем. Разговор в другой теме напомнил мне ее, и я решила опубликовать ее и на этом форуме. Видимо, в журнале она была сокращена, а здесь она - целиком.

«В семнадцать лет Дванов еще не имел брони над сердцем — ни веры в Бога, ни другого умственного покоя; он не давал чужого имени открывающейся перед ним безымянной жизни. Однако он не хотел, чтобы мир остался ненареченным, он только ожидал услышать его собственное имя, вместо нарочно выдуманных прозваний». («Чевенгур»)

Андрей Платонов был обречен на десятилетия безмолвия и безвестности — при жизни и после смерти. Теперь он вошел в наши школьные программы. Но не так многим хватает душевной отваги, чтобы читать и. главное, принять Платонова. Он гений, и очень вероятно, что — величайший русский писатель XX века. Читать его невероятно трудно и даже опасно для сердца.
Опасен Платонов тем, что его мир весь сущностен, весь всерьез. Фантасмагории и гротеск, как и у Гоголя, рождаются именно отсюда: это поверхностность и ложность обличается сущностным. То, что составляет обычно видимость содержания и даже основу жизни людей, видимый предмет литературы и искусства — например, игра страстей, красивости, житейские заботы — здесь отодвигается в сторону, как незначащее, иногда просто незамеченное, иногда с легкой стыдливой досадой на то, что людям приходится платить какую-то дань этим пустякам. И страшно человеку предстать перед этим обнаженным от привычных покровов миром, живущим в своей первозданности и оглушительной реальности: человек не привык вмещать это в себя, ему проще с деталями и частностями, с полуправдами и полусмыслами.
А тут слово рождается, как Слово, в каждой фразе, как бы впервые являясь на свет. У Платонова всё первичное: Человек, Мать, Любовь, Животное, Трава, Корова.
И всё живёт одним: стремлением к смыслу и Истине.
«Он помнил еще какой-то полуденный час одного забытого дня. Назар шел полем, спускаясь в балку, заросшую дикой прекрасной травою; солнце с высоты звало всех к себе, и из тьмы земли поднялись к нему в гости растения и твари — они были все разноцветные, каждый — иной и непохожий ни на кого: кто как мог, тот так сложился и ожил в земле, лишь бы выйти наружу, дыша и торжествуя, и быть свой срок на всеобщем свидании всего существующего, чтобы успеть полюбить живущих и затем снова навсегда разлучиться с ними. Юный Назар Фомин почувствовал тогда великое немое горе вселенной, которое может понять, высказать и одолеть лишь человек, и в этом состоит его обязанность» («Афродита»).

«Чагатаев был недоволен той обыкновенной скудной жизнью, которой начал теперь жить его народ. Он хотел помочь, чтобы счастье, таящееся от рождения внутри несчастного человека, выросло наружу, стало действием и силой судьбы. И всеобщее предчувствие и наука заботятся о том же, о единственном и необходимом: они помогают выйти на свет душе, которая спешит и бьется в сердце человека и может задохнуться там навеки, если не помочь ей освободиться» («Джан»).

«…Поверху шли темные облака осени, гонимые угрюмой непогодой; там было скучно и не было сочувствия человеку, потому что вся природа, хоть она и большая, она вся одинокая, не знающая ничего, кроме себя. Лишь здесь, что сгорело в огне, было иное; тут был мир, созданный людьми в сочувствии друг другу, здесь в малом виде исполнилась надежда на высшую жизнь, на изменение и оживление в будущем всей тягостной, гнетущей себя самое природы,— надежда, существующая, возможно, во всей вселенной только в сердце и сознании человека, и не всякого человека, а того лишь, который первым в жертве, в работе и в революции пробился к такому пониманию своей судьбы. Как мала еще, стало быть, благая сила в размерах огромного мира и как ее надо беречь». («Афродита»)

Корова в одноименном рассказе — одном из величайших в мировой литературе — гибнет, когда ее лишают смысла: ее смысл — теленок. Но корова сама становится знаком смысла и правды для мальчика, чистое сердце которого внимает самой сути и воспринимает жизнь коровы как жертву для людей — образец единственно достойной и желанной жизни.
Вошедший в экзаменационные программы «Котлован» больше, чем антиутопия и символ безумия опрокинутого мира. С первого абзаца («задумчивости среди общего темпа труда») и до последней страницы он пронизан стремлением к недостижимому смыслу жизни, которым только и живет человек.
«— Все живет и терпит на свете, ничего не сознавая,— сказал Вощев близ дороги и встал, чтоб идти, окруженный общим терпеливым существованием.— Как будто кто-то один или несколько немногих извлекли из нас убежденное чувство и взяли его себе.
Он шел по дороге до изнеможения; изнемогал же Вощев скоро, как только душа его вспоминала, что истину она перестала знать».
«Это терпение ребенка ободрило Вощева, он увидел, что мать и отец не чувствуют смысла жизни и раздражены, а ребенок живет без упрека, вырастая себе на мучение. Здесь Вощев решил напрячь свою душу, не жалеть тела на работу ума, с тем чтобы скоро вернуться к дому дорожного надзирателя и рассказать осмысленному ребенку тайну жизни, все время забываемую его родителями. “Их тело сейчас блуждает автоматически,— наблюдал Вощев,— сущности они не чувствуют“».
«Вощев тоже настолько ослабел телом без идеологии, что не мог поднять топора и лег в снег: все равно истины нет на свете, или, быть может, она и была в каком-нибудь растении или героической твари, но шел дорожный нищий и съел то растение или растоптал гнетущуюся низом тварь, а сам умер затем в осеннем овраге, и тело его выдул ветер в ничто».
«Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движеньем?
Вощев согласился бы снова ничего не знать и жить без надежды в смутном вожделении тщетного ума, лишь бы девочка была целой, готовой на жизнь, хотя бы и замучилась с течением времени».
Воистину не хлебом единым живет человек… но и не «всяким словом, сходящим из уст Божиих», потому что мир этот отделен почти непроницаемой преградой от Бога.
«— Хочешь жить? — спросил Чиклин.
— Мне, товарищ, жить бесполезно,— разумно ответил поп.— Я не чувствую больше прелести творения — я остался без Бога, а Бог без человека». («Котлован»)
Но истина способна коснуться всего существа человека, именно она ведет его, и об этом так пугающе-прекрасно пишет Платонов:
«Душевная чужбина оставила Пухова на том месте, где он стоял, и он узнал теплоту родины, будто вернулся к детской матери от ненужной жены». («Сокровенный человек»)

«Неиспытанное чувство полного удовольствия, крепости и необходимости своей жизни охватило Пухова. Он стоял, упершись спиной в лебедку, и радовался этой таинственной ночной картине — как люди молча и тайком собирались на гибель.
В давнем детстве он удивлялся пасхальной заутрене, ощущая в детском сердце неизвестное и опасное чудо. Теперь Пухов снова пережил эту простую радость, как будто он стал нужен и дорог всем, — и за это всех хотел незаметно поцеловать. Похоже было на то, что всю жизнь Пухов злился и оскорблял людей, а потом увидел, какие они хорошие, и от этого стало стыдно, но чести своей уже не воротишь». («Сокровенный человек»).

Трудно, почти невозможно жить так всерьез — а по-другому, не всерьез, нельзя, чем и страшен Платонов. Впрочем, нетрудно «смирить» и приспособить Андрея Платонова со всем его творчеством к нашему обыденному восприятию прекрасного и искусства, творчества и судьбы. Вполне возможно читать его перворождающиеся образы — как прекрасные описания. Нетрудно анализировать социальные идеи, высказанные в книгах, восхищаться фантасмагорическими гротесками, радоваться проникновенным словам для выражения человеческих чувств и «стилю». Но в подлинной силе это и блаженно, и жутко, и обязывающе:
«..Будто сердце во время любви настолько тяжело, что его надо все время развлекать пустяками, чтоб оно не чувствовало своей работы». («Джан») «Он не мог понять, почему счастье кажется всем невероятным и люди стремятся друг друга прельщать лишь грустью» («Джан»). «Она привыкла любить уехавшего, она хотела быть любимой им постоянно, непрерывно, чтобы внутри ее тела, среди обыкновенной, скучной души томилась и произрастала вторая милая жизнь. Но сама она не могла любить, как хотела,— сильно и постоянно; она иногда уставала и тогда плакала от огорчения, что сердце ее не может быть неутомимым». («Фро»)

«Пусть обстоятельства отняли у него жену и она физически удалилась от него, но ведь не обязательно близко владеть человеком и радоваться лишь возле него — достаточно бывает чувствовать любимого человека постоянным жителем своего сердца; это, правда, труднее и мучительней, чем близкое, удовлетворенное обладание, потому что любовь к равнодушному живет лишь за счет одной своей верной силы, не питаясь ничем в ответ». («Афродита»)

«…Ведь бывает, что зло совершается без желания, невольно и незаметно, и даже тогда, когда человек напрягается в совершении добра другому человеку. Должно быть, это бывает потому, что каждое сердце разное с другим: одно, получая доброе, обращает его целиком на свою потребность, и от доброго ничего не остается другим; иное же сердце способно и злое переработать, обратить в добро и силу — себе и другим». («Афродита»)

«Неисправимо-консервативен и человек чужой»,— приговор устами безвестного осведомителя ОГПУ. Чужой — советской ли только власти?
Он и коммунизм воспевал как великую жертвенную сущность, как движение к Истине.
«Корова» — это его судьба; только Корова безгласна, а он дал голос смыслам. У него тоже отняли единственного сына, и смысл ушел… и остался до последнего вздоха.
Вот признания из тех же сводок ОГПУ.
«Я чувствую себя совершенно пустым человеком, физически пустым — сказал мне Платонов, — вот есть такие летние жуки. Они летают и даже не жужжат. Потому что они пустые насквозь. Смерть сына открыла мне глаза на мою жизнь. Что она теперь моя жизнь? Для чего и кого мне жить? Советская власть отняла у меня сына — советская власть упорно хотела многие годы отнять у меня и звание писателя. Но моего творчества никто у меня не отнимет. Они и теперь-то печатают меня, скрипя зубами. Но я человек упорный. Страдания меня только закаляют. Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце мое болит. Ах, как болит! ... Мое сердце разрывается от горя, крови и человеческих страданий. Я много напишу. Война меня многому научила».
И ниже печать:
«Верно: Старший оперативный уполномоченный отделения 2 отдела 3 управления НКВД»
«Мысль его все время возвращалась к смерти сына, потери которого он не может забыть. О своей болезни — Платонов недавно заболел туберкулезом в тяжелой форме — он говорит как о “благосклонности судьбы, которая хочет сократить сроки его жизни”. Жизнь он воспринимает как страдание, как бесплодную борьбу с человеческой грубостью и гонение на свободную мысль». (Сводки ОГПУ-НКВД)
«“За что вы все меня преследуете? — восклицал Платонов, — вы, вы все? Товарищи, — я знаю, преследуют из зависти. Редакторы — из трусости. Их корчит от испуга, когда я показываю истинную русскую душу, не препарированную всеми этими азбуками коммунизма… Вот, нашли себе врага в лице писателя Платонова! Тоже — какой страшный враг, пишет о страдании человека, о глубине его души”…
Он вдруг закричал: “Не буду холопом! Не хочу быть холопом!”
…Он стал говорить о том, что чувствует себя гражданином мира, чуждым расовых предрассудков, и в этом смысле верным последователем советской власти. Но советская власть ошибается, держа курс на затемнение человеческого разума. “…Уставная литература, которую у нас насаждают, помогает шагистике, но убивает душевную жизнь… Наша революция начинала, как светлая идея человечества, а кончает, как военное государство. И то, что раньше было душой движения, теперь выродилось в лицемерие или в подстановку понятий: свободой у нас называют принуждение, а демократизмом диктатуру назначенцев”». (Сводки ОГПУ-НКВД).
«Молодые, они строили себе новую страну для долгой будущей жизни, в неистовстве истребляя все, что не ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому они были научены политруком.
Они еще не знали ценности жизни, и потому им была неизвестна трусость — жалость потерять свое тело. Из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе. Поэтому красноармейцы не имели в душе цепей, которые приковывали бы их внимание к своей личности. Поэтому они жили полной общей жизнью с природой и историей,— и история бежала в те годы, как паровоз, таща за собой на подъем всемирный груз нищеты, отчаяния и смиренной косности». («Сокровенный человек»)

«Платонов стал говорить о том, что он “разбросал всех своих друзей” потому, что убедился, что люди живут сейчас не по внутреннему закону свободы, а по внешнему предначертанию и все они сукины дети» (Сводки ОГПУ-НКВД).
«Тоска по родному месту взяла его за живое, и он не понимал, как можно среди людей учредить Интернационал, раз родина — сердечное дело и не вся земля». («Сокровенный человек»)

«Всю войну я провел на фронте, в землянках. Я увидел теперь совсем по-другому свой народ. Русский народ, многострадальный, такой, который цензура у меня всегда вымарывает, вычеркивает и не дает говорить о русском народе. Сейчас мне трудно. У меня туберкулез второй степени, я харкаю кровью... Я устал за войну. Меня уже кроют и будут крыть все, что бы я ни написал… А главное, я как поэму описываю труд человека и что может от этого произойти, когда труд поется, как песня, как любовь. Хочу написать эту повесть, а потом умереть. Конечно, так как я писатель, то писать я буду до последнего вздоха и при любых условиях, на кочке, на чердаке, — где хотите, но я очень устал и дома условия невозможные... Желание работать сейчас огромное. Мне кажется, я так бы и сидел, не отрываясь» (Сводки ОГПУ-НКВД. 18 мая 1945 г.).
«После утраты Афродиты Назар Фомин понял, что всеобщее блаженство и наслаждение жизнью, как он их представлял дотоле, ложная мечта и не в том состоит истина человека и его действительное блаженство… В сущности, в стремлении к счастью для себя есть что-то низменное и непрочное; лишь с подвига и исполнения своего долга перед народом, зачавшим его на свет, начинается человек, и в том состоит его высшее удовлетворение или истинное вечное счастье, которого уже не может истребить никакое бедствие, ни горе, ни отчаяние». («Афродита»)

[/b]
Аватар пользователя
Елена Тростникова
Совет фонда
 
Сообщений: 10341
Зарегистрирован: 15.06.2013 13:54

Сообщение Потапова Екатерина » 30.05.2006 12:51

Очень хорошая статья, Леночка, спасибо! Можно дать на нее ссылку из ЖЖ?
Аватар пользователя
Потапова Екатерина
Учредитель
 
Сообщений: 1015
Зарегистрирован: 14.04.2005 8:41
Откуда: Москва

Сообщение ОЛЬГА ШУЛЬЧЕВА-ДЖАРМАН » 30.05.2006 13:37

Spasibo bolshoe!
"Для нас всякое отечество есть чужбина, и всякая чужбина отечество"
Посланиe к Диогнету
Аватар пользователя
ОЛЬГА ШУЛЬЧЕВА-ДЖАРМАН

 
Сообщений: 40
Зарегистрирован: 25.04.2006 15:15
Откуда: Шотландия-Питер

Сообщение Елена Тростникова » 30.05.2006 14:15

Потапова Екатерина - цитата:Можно дать на нее ссылку из ЖЖ

Да пожалуйста, только на кураевском я ее тоже публиковала (тогда, года полтора назад), так что несколько навязчивый сервис получится :)
Ну да что нам терять-то?
Аватар пользователя
Елена Тростникова
Совет фонда
 
Сообщений: 10341
Зарегистрирован: 15.06.2013 13:54

Сообщение Потапова Екатерина » 30.05.2006 14:24

Полтора года - уже большой срок. А статья хорошая
Аватар пользователя
Потапова Екатерина
Учредитель
 
Сообщений: 1015
Зарегистрирован: 14.04.2005 8:41
Откуда: Москва

Сообщение Александра Р. » 30.05.2006 14:38

Замечательная статья, Елена Викторовна. Спасибо Вам. Катя, и Вам спасибо за ссылку.
Александра Р.

 
Сообщений: 5
Зарегистрирован: 03.04.2006 14:35



Вернуться в Что можно почитать и зачем



Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 4



cron