(В Конвенцию пока не внесено)
Елены Вяхякуопус
Зачет на курсах повышения квалификации, отвечает инструктор по труду. Высокая, худая женщина, волосы золотистые, глаза большие, черные, прозрачные, как темный янтарь, складки у губ, огрубевшие руки.
— Конвенция о правах инвалидов обязывает государство поощрять программы профессиональной реабилитации. Какие виды профреабилитации вы применяете в вашем интернате?
— Шьем... вяжем... и... вот третий год уж... кресты строгаем.
— Что за кресты?
— Обыкновенные. Две досочки. У нас ведь лесопилка, досочки-то остаются. Вот мы их соберем, построгаем, гвоздиками прибьем. И, как лето-то настает, идем на кладбище.
— ?
— На могилки ставим. Вкапываем, значит.
— На чьи могилки?
— Да наших жильцов, которые померли. Крестик поставим и имя напишем.
— А до этого что там было?
— Да ничего. Закопали, и все. Ни прутика, ни столбика.
— Как же вы узнаете, где чья могила?
— Добрый человек дал списать из книги. На кладбище работник. Теперь, честно сказать, лучше стало, каждого отдельно закапывают. А раньше всех вместе, в одну яму...
— И кому пришла в голову эта идея — кресты ставить?
— Мне... Только знаете что... Вы не пишите про это, не надо. Я ведь потихоньку, а начальство узнает, недовольно будет.
— Зачем же вы это делаете?
— Честно сказать... Сама не знаю... Ну... Девочка одна жила у нас... Верочка. Привыкла я к ней... Она ходить не могла. В восемнадцать лет привезли ее из детского интерната. Она там только в палате лежала, ее гулять не выносили. И вот она первый раз в восемнадцать лет солнце увидела.
— Как такое может быть?
— Да уж не знаю как, видать, не было санитарок свободных носить-то ее. Вот я и стала ее вытаскивать во двор. Посажу ее под березку, а она все смотрит на солнце, не моргнет, так любила. Беленькая такая девочка, ножки у ней сухие были.
— Вы кто по профессии, педагог?
— Нет, я, честно сказать, техник. Переехали мы, работать надо, работы нету, вот и пошла в интернат. А что с ними делать — не знаю. В моем отделении все тяжелые, лежачие. Говорить не говорят. Лежат день и ночь, сами по себе. Так я стала плясать перед ними. Музыку поставлю, Пугачеву, ага. И пляшу. А им нравится! Руками стали вроде как похлопывать и даже вроде подпевают: мы-ы-ы, мы-ы-ы.
— И что дальше с этой девочкой...
— Ну да. В общем, умерла Верочка. Увезли ее, закопали. А я думаю, что ж это такое? Всю жизнь она жила, как под землей, и вот навеки в землю ушла. И имени-то ее нету нигде, никто о ней не вспомнит. Выстрогала я крест, написала: «Вера Владимировна Зорина, 1985—2004». Думаю, кто-то пройдет мимо, увидит, что молодая душа упокоилась, вспомянет хоть вздохом. Вот... Потом и других жалко стало, и ребята стали помогать, им нравится на кладбище-то ходить. Все воля. Да понимают, поди, что и им-то, может, кто поставит память, когда время придет... Всем ведь им одна судьба... Ой... простите... расстроила я вас... Хотите мой платок? Я в него не сморкалась...
— Спасибо, можете идти.
— Оценку-то какую я получила? По Конвенции?
________________________
Это - из статьи Елены Вяхякуопус в журнале "Звезда":
http://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=1608
Читать ее надо целиком. Не было страницы, на которой я бы не плакала... Это всё из серии "это надо знать".
Прочитаете - можно и поговорить...